Том 6. Волей-неволей. Скучающая публика - Страница 127

К оглавлению

127

В этом же письме Успенский просил заменить слово «колесцо» словом «колесико». Однако, исправляя текст очерка для своих Сочинений, Успенский не внес в него этого исправления.

Очерк о нравственном одичании людей как результате неслаженной работы общественного организма был напечатан в цикле «Безвременье» и оказался в нем последним.

Освещение аграрного и рабочего вопросов в этом цикле привлекло внимание цензуры. В донесении Московскому цензурному комитету указывалось, что статьи Успенского, опубликованные в августе и сентябре, «мрачными чертами рисуют положение масс народных, в поисках за насущным куском хлеба покидающих места своей оседлости и уже сердитых, и с коими ухо нужно держать востро». Цензор считал, что статьи писателя опаснее других материалов газеты и потому «заслуживают большего внимания, чем те, кои посвящены общей государственной политике и отдельным мероприятиям правительства».

Видимо, по цензурным соображениям, Успенский не решился включить цикл «Безвременье» в полном составе в собрание сочинений.

…позволил себе характеризовать словом «безвременье». — Эта характеристика была дана писателем в первом очерке цикла «Безвременье».

notes

1

Стих Я. П. Полонского.

2

Дуазо (франц. d'oiseau) — птицы. Фельдшер употребляет в искаженном виде известное французское выражение «с птичьего полета» (à vol d'oiseau).

3

Стр. 213. (Прим. автора.).

4

Обращаем внимание читателей на «Записки южнорусского крестьянина», напеч. в журн. «Устои» 1882 г. (Прим. автора.)

5

Слова эти относятся к недавнему прошлому. (Прим. автора.)

6

Доброе имя (франц. renommêe).

7

До свидания! Благодарю! (франц. Au revoir! Merci!).

8

В коротких словах содержание процесса таково: бедный провинциальный писарек Пищиков случайно знакомится и женится на богатой девушке (девическая ее фамилия Сан-Венсан), благовоспитанной, образованной, что никак нельзя сказать о самом Пищикове. Вскоре после свадьбы Пищиков уезжает на жительство в деревню, и вот здесь стал совершенно обеспеченным человеком, что для грубой и дикой натуры Пищикова могло означать — полное освобождение от всяких общественных обязанностей (а это, к сожалению, как увидят читатели, оказывается делом вполне возможным); он начинает жить исключительно своими личными интересами и прихотями, в числе которых зерно ревности к добрачной жизни жены дает ему право проявлять относительно ее свои дурные, жестокие инстинкты. В настоящем очерке я опускаю только процесс развития в Пищикове этих жестоких инстинктов, то есть не говорю ничего о том, как от грубых слов и ругательств дело дошло до побоев, а от побоев — к драке, к увечью, к всенародному посрамлению жены, и т. д. Ужасного конца этих жестокостей вполне достаточно для того, чтобы читатель был потрясен и подавлен злодейством, и нет никакой надобности усиливать это подавляющее впечатление пересказом подавляющих подробностей. Все существенно важное для понимания этого ужасного дела читатель найдет в настоящей заметке: узнает, кто такой был Пищиков, кто такая была его жена, как они сошлись и т. д. (Прим. автора.).

127